Извлечения из истории сяошо VII-X вв.

Автор: | 31 марта, 2017

Просто несколько попутных переводов, вошедших в текст книжки, без комментариев. Эти отрывки показались мне любопытными. Итак —

Хань Юй был любознателен. Поднялся со спутником на отвесную скалу на горе Хуашань, а спуститься — никак! Тогда [Хань Юй]  написал предсмертное письмо и принялся неистово рыдать. Начальник Хуаиня и так и этак пытался его снять — наконец получилось («Го ши бу», IX в.)

***

Бинь-гун Ду Цун, в чиновничестве имевший и счастье и долголетие, мало придерживался обычных принципов морали. В [его]  обычае было пять раз в день принимать пищу, и такие расходы на один день доходили до десяти тысяч монет. Ночью [он]  ел еще один раз.
На склоне лет лекарь посоветовал [Цуну]:
— Вам, господин министр, не надо бы есть по ночам. Это, боюсь, приведет к закупорке внутренних органов, от чего разовьется недуг!
Цун рассмеялся:
— Я так уже более шестидесяти лет делаю — и никакой хвори!
Некий человек, [будучи]  к западу от столицы, увидел пасущихся овец — [они]  заполнили весь склон горы, несметное количество голов.
— Это откуда овцы? — стал допытываться тот человек.
— Из Шэньси, поступят на прокорм господину министру, — был ответ.
И тут вдруг в мгновение ока, моментально [все овцы]  пропали — [тот человек]  в полном ошеломлении больше их не мог видеть и понял тогда, что [овец]  явили духи («Чжун чао гу ши», IX в).

***

Член императорской свиты Цзя Чжи всю жизнь осуждал буддизм. Однажды [он] задремал в присутственном месте — вдруг видит: человечек с бычьей головой, ростом меньше чи, притащил котелок и развел огонь прямо перед лежанкой! Господин в испуге сел, потребовал объяснений, и услышал в ответ:
— А мы в таких котлах варим тех, кто буддизму вредит.
— Да ты, бесенок, такой маленький, что тебя бояться! — сказал господин и свесил было ногу с лежанки, и тут кипяток из котла попал на нее и с бульканьем устремился выше по телу. Мгновение — и [Чжи]  умер от ожогов («Да тан чуань цзай», IX в).

***

Когда Чжан Чан-и стал начальником Лояна, то власть раздавал легко и просто, и никто из его подчиненных не оказался обижен. Слух об этом растекся широко, и некто по фамилии Сюэ преподнес [Чан-и]  пятьдесят лянов золота, дабы тот способствовал его возвышению. [Чан-]и золото, а равно и прошение, принял — прибыл ко двору и передал плату Чжан Си, шилану государевой свиты. Прошло несколько дней, прошение затерялось, и [Чжан Си]  стал выяснять у [Чан-]и подробности.
— Я тоже ничего не помню, — отвечал тот. — Но передавал это все человек по фамилии Сюэ.
Тогда [Чжан] Си поднял архивы, нашел более шестидесяти человек по фамилии Сюэ и приказал всех их сделать чиновниками.
Вот как отвратительно он управлял! («Чао е цянь цзай», IX в.).

***

Когда сянго Чжан Янь-шан возглавил Фискальный приказ, то узнал об одном большом узилище, полном невинных, которые, как говорится, обильно хватали [стражей]  за руки. Послал туда чиновника со строгим наказом, гласившим: «Давно такое в сем узилище продолжается, в течение десяти дней разобраться!» На другой день явился в присутствие — а на столе записочка: «За тридцать тысяч связок монет умоляем закрыть глаза на это узилище!» Придя в сильный гнев, господин [Чжан]  стал торопить [с исполнением]  того пуще, но на следующий день снова обнаружилась записка: «Пятьдесят тысяч связок монет». Разозлившись еще больше, господин велел покончить с разбирательством в два дня, но наутро появилась новая записка: «Сто тысяч связок монет».
— До ста тысяч дошло! — вздохнул тогда господин. — Не иначе как это божественный промысл. Дело небывалое. Как бы не навлечь на себя беду! Остается только подчиниться («Ю сянь гу чуй», IX в.).

***

В поместье Ли Линь-фу постоянно шалила злобная нечисть: то в канаве, что вокруг стены, появится огонек да как засияет, то вдруг пробежит какой-то мальчишка с огоньком в руках — Ли Линь-фу боялся всего этого и велел соорудить рядом даосский скит Цзяюгуань.
Однажды Ли Линь-фу, еще до того, как занемог, собрался засветло ко двору, велел уложить в поясной кошель бумаги — перечень своих обычных дел. Вдруг чувствует: кошель с бумагами потяжелел противу обычного вдвое! Свита открыла, заглянула — а [из кошеля]  выскочили две мыши, упали на землю, обратились собаками, седыми, огромными, в глазах злоба, зубы рядами! — и уставились прямо на Линь-фу. Тот крикнул стрелять [в собак]  из арбалетов, раздался грохот — и собаки исчезли. Линь-фу был в ярости, сослался на болезнь и ко двору не пошел.
С того-то дня и напал на него недуг, и не прошло и месяца, как [Линь-фу]  умер. («Мин хуан цза лу», IX в.).

***

Ван Су-су обитала в южном переулке в просторном помещении, и в отношении, как говорится, винных кубков и трапезы [у нее]  были свои порядки. [С нею]  жили несколько девушек — младшие и старшие «сестрицы» [Су-су], все они были весьма хороши в шутках и насмешках.
А был некто Ли Бяо, цзиньши, — говорил, что он потомок Ин-гуна Ли Цзи. [Он]  уже долго жил в доме главного цензора. Вместе с младшим братом и племянником цензора [они]  отправились к [Су-су]. Когда дошла [его]  очередь пить вино, Бяо написал на [бумаге]  окна:
Вечером весенним в двери дома всё летят цветы.
Славы алча, князя внук в пыль мирскую окунулся.
А бессмертные в пещере — о, как чувства их сильны! —
Приютили молодца, не дают ему уйти.
Су-су же еще не знала, [кто таков Бяо], но написанное ей не понравилось, и она сказала:
— Да кто ж молодца оставит! Вы, сударь, отбросьте развратные мысли!
Взяла кисть и продолжила:
Собак страшных напугавшись, разлетелись куры.
И юнцу свезло обресть лошадь дряхлую, лохмотья.
Кто с развратом постучался к безмятежным людям,
Пусть оставит деньги только, а свой жар уносит!
Бяо был человек мелочный — густо покраснел, велел закладывать экипаж и тотчас уехал.
Когда после этого Су-су встречала этого молодого княжеского отпрыска, то каждый раз непременно спрашивала:
— Как ваш жар, еще пылает? («Бэй ли чжи», IX в.).