Как водится, любое перемещение в пространстве связано с придуманными лукавым человечеством хитроумными средствами передвижения, самым прогрессивным из которых на данный момент, кажется, является самолет. Ну как же: те расстояния, которые самый быстрый поезд преодолевает сутками, самолет покрывает за какие-то часы, и вот вы уже, например, в Новосибирске. Или в Австралии, а вот попробуйте туда — поездом. Не выходит? А я вам про что?
Словом, люди любят летать и самолеты тоже любят летать. Они нашли друг друга. И если бы в этот славный союз иногда не вмешивался бездушный «человеческий фактор», жизнь была бы и вовсе безоблачна. Сел, пристегнулся — взлетели, покормили, прилетели. Опа. На самом деле тут все весьма далеко от совершенства — особенно, когда это касается так называемых российских авиаперевозчиков.
Кажется, эти замечательные ребята все еще живут в брежневские времена тотального дефицита, когда любая вполне естественная вещь вроде вежливости или копченой колбасы без очереди воспринималась как нечто непривычное, вроде благодеяния, а в голове тут же появлялась смутная и тревожная мысль, общее содержание которой сводилось к вопросу «а в чем подвох?». С тех пор прошли годы, сменились лица, выросли цены, копченой колбасы завались и продавцы почти всюду радушно улыбаются — а российские авиаперевозчики по-прежнему благодетельствуют население (или, как теперь модно говорить, электорат) с брезгливым высокомерием снизошедших из горних сфер небожителей. Нет, я допускаю возможность, что какие-то из этих перевозчиков уже спустились с неба на землю и даже талантливо делают вид, что клиент всегда прав, однако же постоянно сталкиваюсь с обратным — например, пользуясь услугами авиакомпании «Россия».
О, это настоящая, матерая авиакомпания! Ее самолеты за умеренную цену легко бороздят просторы Вселенной. В ее офисе на Невском — дружелюбные девушки с удовольствием продадут вам билет на самолет, ну а если вы пришли в дни проведения каких-нибудь скидочных акций, то мило и естественно объяснят вам, отчего правила данной акции на вас не распространяются или отчего акция объявлена, но как всегда не работает. Трудно сердиться на таких отзывчивых девушек, тем более что они ни в чем не виноваты. По большому счету — никто не виноват. Ну скажите мне, кто может быть виноват в том, что «Россия», изо всех сил заботясь об электорате, решила немного повозить его из Петербурга в Пекин за какие-то смешные 17 тысяч рублей (вместо 27-ми), да вот только забыла предупредить китайцев, что ставит на этот рейс «Боинг» на триста с лишним мест? И потом была вынуждена оставить «Ту-214», куда влезает сто десять человек? Ну не оформили вовремя разрешение, думали — как-то само собой образуется и «Боинг» полетит. Вот же черт, не образовалось. Что же, из-за такой мелочи рекламу акции отменять? Милые девушки все объяснят жаждущему полета электорату. Может быть, даже извинятся. В конце концов, вы можете и не летать самолетами «России».
Но это — мелочи. Даже говорить о них смешно. Даром, как известно, за амбаром. Так что платите деньги — и полетели в Пекин. Всего семь с половиной часов и вы уже в столице Поднебесной. В семь сорок пять утра.
Ага. Сейчас.
Мне повезло участвовать в нацеленном на Пекин рейсе матерого авиаперевозчика «Россия», который покидал замечательный — такой же компактный, милый и дружелюбный, как те девушки — аэропорт «Пулково 2» в 20:10 девятого апреля 2008 года. Начало было обыденным: регистрация, багаж, паспортный контроль, дьюти-фри, накопитель. Два раза даже ремень из портков заставили вытащить: безопасность. Уважаю. Запустили в самолет — в полвосьмого вечера счастливые обладатели билетов на Пекин (и я в их числе) уже освоили вполне мягонькие кресла 214-ой «тушки» и застегнули ремни. Улыбающиеся стюардессы сновали по проходу. Пахло горячее питание. Мелкий дождик плевал в иллюминаторы.
Когда часы показали 20:10, а самолет никуда не взлетел, пассажиры не удивились. Облагодетельствованный электорат понимает. Китайцы из «Эйр Чайна» тоже регулярно опаздывают со взлетом, но потом изо всех сил нагоняют упущенное в воздухе. Что такого.
Однако ближе к девяти часам, когда самолет даже не сделал попытки вырулить на полосу, народ забеспокоился. У кого-то, видите ли, в Пекине должна быть пересадка на другой, внутренний китайский рейс — не опоздаем ли? Что вы, что вы, — уверяли стюардессы. Все хорошо. Маленькая техническая заминка. Уже почти взлетаем.
Техническая заминка длилась. Техника — такая вещь, что никогда не знаешь, какая у нее выйдет заминка и надолго ли. Тем более самолет. Тут понимать надо.
Где-то около десяти часов вечера по громкой связи объявился капитан воздушного судна и скомканным от усилий голосом извинился за заминку: сейчас взлетаем. Самолет действительно дернулся и нехотя пополз в сторону полосы. У самолета не было ровно никакого желания бороздить просторы Вселенной и он оттягивал начало путешествия в стратосферу изо всех самолетных сил. Но экипаж попался опытный: знал, как гнать ленивца на взлет, пришпоривал. Не исключено, что кто-то подталкивал пожившую «тушку» в нужном направлении под жопу— технической возможности убедиться в этом у меня не было.
Наконец нерадивый зверь занял позицию в начале полосы и стал разглядывать украшающие ее лампочки, наслаждаясь последними минутами затишья. Чу! Поехали. Взревело, пёрнуло, отрыв — прощай, любимый город.
В воздухе самолет подталкивать под жопу было решительно некому, поэтому тут-то уж он проявил себя во всей красе: лез сквозь облака как слепой кот к порции «вискаса» — шатаясь и биясь обо все углы, понимая, что выбора нет, но жрать-то хочется, а другого питания в миске все равно не наблюдается. Несколько раз, мне кажется, самолет склонялся к тому, чтобы все же вернуться, и предпринимал для этого усилия, то есть чем-то недовольно стучал и тянулся к земле вместо того, чтобы вынырнуть из облачности, но мужественные наши авиаторы, эти суровые волки небесных просторов, крепко держали в мозолистых руках бразды управления непокорным зверем. Дергали за нужные рычаги. Подкручивали соответствующие вентили. Творили сокровенные заклинания.
Но вот облака пройдены и самолет обреченно лег на курс — ну что же, почти два часа задержки в сущности не смертельны, а тот электорат, который таки опоздает на рейс в Пекине, может обменять билет на более поздний рейс. Дело житейское. Мелочь в сущности. А те, кто встречает — подождут. Ждем же мы.
И все было хорошо и даже местами прекрасно, потому что дали попить, как — ну надо же: «Уважаемые пассажиры, по техническим причинам мы вынуждены вернуться в аэропорт «Пулково». Приносим вам свои извинения за неудобство». На первом часу полета в неравной борьбе победил самолет. Тоже уважаю.
Электорат заволновался. Ведь он понимает, чем пахнет такая история: самолет сядет назад, в Петербург, потрусит к терминалу, там нас выгрузят в какой-нибудь отстойник и будут в нем мариновать, пока не подготовят другой самолет. Это на сколько же опоздание будет? Часа на три? Дело-то к ночи, а ночью большие дела делаются с не менее большим трудом.
Наивные люди. Нет, я не готов говорить за всех, возможно, среди нас были опытные или даже провидцы, которые уже осознали, что же на самом деле случится дальше, но в тот момент они народу не явились, так что взволнованный электорат, точнее — та его часть, которая была завязана на какие-то важные временные точки в Пекине, — принялся высчитывать время и варианты преодоления вновь наросших трудностей по достижении города-героя Пекина с таким сильным опозданием. Стюардессы живо консультировали жаждущих, из-под полы наливая самым активным вино, и по всему выходило, что уже минут через сорок мы сядем.
Ага. Щас.
Мне искренне не понять всех этих авиационных людей, которые, конечно, не виноваты в том, что их заставили лететь на сломанном самолете. Мне неясно, как вообще можно что-то там привинчивать, прикручивать, присобачивать перед взлетом, когда пассажиры уже в салоне — и это, учитывая, что самолет, даже такой замечательный как 214-ая «тушка», все же совсем не машина «волга» или автобус «икарус», который если в рейсе сломается, то пассажиры скорее всего отделаются синяками или легким испугом. Самолет, если сломается, — он падает с высоты просторов Вселенной с принятым на планете Земля ускорением и легким испугом в этом случае никто, включая мужественных асов воздушных просторов, никак не отделается, хоть он цельнометаллический. То есть даже извиниться будет не перед кем — за технические причины. Хотя и так понятно, что никто не виноват.
Что это? Жадность? Полное пренебрежение вообще всем — за исключением бабла за рейс? Наши каравеллы воздушных морей и так смотрятся гадкими утятами рядом с зарубежными коллегами: все в каких-то пятнах, заплатках, облезлые. В международном зарубежном аэропорту это хорошо, наглядно видно. Из каравелл уже пора перестать выкачивать бабло. Их пора пожалеть. Им надо вставить зубы. Я помню недавние времена, когда рейс Петербург—Пекин совершали «ту-154», тягловые лошадки советских авиалиний, до сих пор не утерявшие запас прочности и надежности, но не подлежащие косметической обработке по возрасту: косметика уже не держится на щеках их лиц, ее сдувает ветром — и все морщины, извилистые и глубокие, все боевые шрамы снова открываются окружающему миру. «Ту-154» садился для дозаправки в Новосибирске; и вот однажды, во время такой посадки, когда несчастный туполевский пенсионер, трясясь и повизгивая, вошел в соприкосновение с идеально выщербленной взлетной полосой, по проходу между креслами, узкими и жесткими как испанский сапог, с радостным грохотом побежали отвалившиеся от чрезмерной тряски какие-то части самолетного нутра — так наши мужественные авиаторы детали те быстренько настигли и на место присобачили: нормально! Тогда за технические неувязки никто не извинялся: кто виноват, что самолет старый и от него иногда что-нибудь, например, отваливается или открывается панель на потолке и в проход очень красиво свисают всякие провода и кабели? Не крылья же, в самом деле.
Но вернемся к правде конкретного будня, когда наш ленивый самолет облегченно лег на обратный курс. Назад он летел не в пример радостнее и активнее, мечтая, наверное, слиться с родным ангаром — и для внесения в жизнь некоторого разнообразия электорату решили опять дать попить. Этот приятный процесс немного сгладил ожидание посадки — тревожное, надо признаться, потому что мужественные воздушные волки со свойственной российским авиаперевозчикам стойкостью хранили гробовое молчание относительно критичности «технических причин», что порождало в умах брожение и даже весьма страшные картины близких перспектив встречи с землей, в полголоса обсуждавшиеся здесь и там. Вскоре выяснилось, что полет назад занимает гораздо больше времени — видимо, наш самолет наконец-то вошел во вкус и решил перед сном полетать как следует; самые наблюдательные проследили за забортной обстановкой в иллюминатор и выяснили, что мы уже некоторое время летаем по кругу. Это известие породило дальнейшие слухи, и волнение плененного в недрах «тушки» электората достигло такого уровня, что стюардессам пришлось поделиться сокровенной информацией: мы действительно летаем по кругу, потому что должны выработать определенное количество топлива, а иначе нам не то чтобы не сесть — тогда мы точно навернемся при посадке, потому что слишком тяжелые.
Вообще, с информацией — любой — у российских авиаперевозчиков обычно дело обстоит как с самой важной государственной тайной: информацией — любой — они не делятся даже под пытками. Что самым естественным образом и порождает химеры разума в сознании электората. А казалось бы — что проще: взять да и сказать правду. Прямо по громкой связи: граждане, волноваться нет причин, сначала мы настраивали тонкое навигационное оборудование, отвечающее за привязку самолета к местности, без чего лететь в принципе нельзя, а оно нежное, это оборудование, капризное; потом мы его настроили и благополучно взлетели, но тут выяснилось, что одна из створок переднего шасси прилегает неплотно и под воздействием ветра стучит — и капитану корабля уже на сороковой минуте стало ясно, что семь с лишним часов пилотирования в условиях равномерного стука по жопе он просто не выдержит, потому мы и повернули назад. Казалось бы, чего проще? Нет, мы будем молчать как партизаны, а тем временем по проходу салона будут метаться женщины в поисках корвалола. Всегда у нас так.
Короче говоря, наш многострадальный самолет приземлился обратно в «Пулково» в районе половины второго ночи. Гром аплодисментов электората был ему наградой. Для не говорящих ни по-русски, ни по-английски китайцев — а их было в самолете большинство — сюрприз был особенно приятным: им-то показалось, что мы раньше графика достигли Пекина. Сюрприз.
Дальше началась и вовсе сказка. С помощью автобуса нас от трапа эвакуировали в один из предвылетных отстойников, где мечтающий улететь электорат обычно делает то, что в народе принято называть емким словом «накапливаться» — то есть, пройдя проверку на вшивость, она же безопасность, в тесноте и духоте покорно ждет посадки в самолет. Последний, так сказать, этап аэропортной обороны, когда пути назад уже нет, а как ты проведешь оставшееся до полета время — уже вообще никого не интересует. При этом в накопителе нельзя ни в туалет сходить (его просто нету), ни покурить, и попить — можно только терпеливо ждать, переминаясь с ноги на ногу. Накапливаться.
Именно в такое гостеприимное место нас и привезли. На имеющиеся в убогом помещении сидения смогла примоститься хорошо если только треть пассажиров. При этом через стеклянную стену хорошо просматривался соседний бар — пустой и закрытый, — где запросто в условиях относительного комфортам могло бы разместиться еще какое-то количество довольно усталых и перенервничавших людей, но это помещение не открыли даже не смотря на наши призывы и очевидную финансовую выгоду, ведь если бы этот бар еще работал, то совершенно очевидно, что мы в нем все выпили бы. В накопителе, правда, оказалась вода в пластиковых бутылках, что выглядело как некоторое издевательство в виду отсутствия туалета. Ну да ладно: через тридцать минут полетите, заверила нас некая госпожа Логинова, отрекомендовавшаяся дежурным представителем авиакомпании «Россия», рыжая девица с рацией в руках и белыми от забот глазами, не сказавшая, судя по всему, посторонним ни слова правды с момента рождения.
Приятно потоптаться час-другой в накопителе после нескольких бесплодных часов в воздухе. Изумительно среди ночи насладиться созерцанием номера телефона некоей претензионной комиссии, которая в лучшем случае выплатит нам по 25 (двадцать пять) рублей за каждый час вынужденного простоя. Восхитительно осознавать, что мы не полетим ни через тридцать минут, ни через час, ни через полтора — вообще неизвестно когда; а госпожа Логинова к тому времени уже прочно повернулась спиной к желающим пообщаться с ней на ту или иную тему и хранила возмущенное поведением невыдержанного электората молчание; а электорат в лице отдельных представителей откровенно закипал и требовал не то, чтобы справедливости, но хотя бы более приличных условий временного содержания. Будучи уже не совсем в себе, я вынул видеокамеру и стал снимать разворачивающееся кругом безобразие, на что реакция госпожи Логиновой была мгновенна: убери камеру! Щас, отвечал я, имея в виду хоть как-то разнообразить досуг и занять время, и тут же по зову представительницы авиакомпании прискакал бравый милиционер, который и потребовал все-все стереть, а когда я отказался, попросил пройти с ним. Я, разумеется, никуда проходить не стал, а заверил представителя сил правопорядка, что все происходящее с нами идет в крайний разрез с политикой, декларируемой действующим и избранным президентами, а потому любой здравомыслящий гражданин должен приложить все усилия, чтобы положить категорический конец таким вот происшествиям, что я и делаю. На это я был уведомлен милиционером, что тут снимать нельзя. На вопрос, откуда это следует, бравый боец с правонарушителями резонно спросил, а где тут написано, что нельзя испражняться на пол? Ведь никто не испражняется? Удивившись такой логике, я тезисно заверил его, что пусть немного подождет: сейчас мы уже начнем — и буквально на пол, и вызвано это будет не стремлением к мелкому хулиганству в крупных размерах, а вовсе даже физиологической необходимостью. Подобная перспектива повергла милиционера в глубокие раздумья, а в это время вокруг нас сгрудился недружелюбно настроенный электорат, и милиционер, дабы окончательно не потерять лицо (хотя о чем это я?), сделал вид, что ему просто нравится стоять неподалеку от меня.
Лично у меня сложилось впечатление, что госпожа Логинова и другие безымянные функционеры авиакомпании «Россия» искренне полагают, что не пассажиры платят за билет «России», а напротив — эта доблестная авиакомпания как следует платит за то, чтобы летали именно ее самолетами. Иначе объяснить происходившее просто не получается: поверить в то, что за несколько часов, пока мы мужественно нарезали круги в воздухе, нельзя было подготовить более приемлемое для ожидания помещение, позаботиться о доступности туалета и о каком-нибудь бутерброде, просто не получается. И тут дело даже не в деньгах, а в принципиальной установке наших авиаперевозчиков и им подобных: электорат стерпит все. А для той его незначительной части, которая вдруг упрется рогом и не стерпит — для этих выдающихся особей у нас есть бравая милиция, а также припасено много всяких условий, в которые электорат не вчитывается, а потому вот вам по 25 (двадцать пять) рублей за час и будьте здоровы. И кто тут виноват? Добро еще и еще раз пожаловать.
Я всегда любил наш ненавязчивый сервис, философскую основу которого составляет глубокое убеждение в том, что любой человек при малейшей должности (хоть дворник, хоть бармен) в сравнении с прочими людьми уже начальник со всеми вытекающими отсюда последствиями. Для преодоления этого положения нужно всю обслугу закидать деньгами или быть настолько ярко выраженным иностранцем, что обслуга зашевелится авансом. В противном случае все происходит так, как оно происходит. При этом если ты иностранец хилый, скажем, какой-нибудь невыразительный китаец, путешествующий со всеми прочими, то и отношение к тебе как ко всем прочим, то есть абсолютно наплевательское. Но и в тех удивительных обстоятельствах, в которых очутился наш рейс, местный сервис все равно понимает, что электорату, несмотря на все то говно, в которое его безвинно окунули, по-прежнему свойственны простые человеческие чувства, которыми вполне можно пользоваться: так, ко мне, безошибочным чутьем или каким-то иным способом вычислив нужного человека, подошла безымянная дева из окружения госпожи Логиновой (которая несколько минут назад натравила на меня милицию) и, глядя честными глазами, попросила посодействовать в общении с одной пожилой китаянкой, которой в результате нашего превосходного сервиса стало дурно, но ей никак не могут втолковать, что валидол нужно положить под язык — не могли бы вы объяснить ей по-китайски? Я объяснил, конечно.
Словом, в итоге мы — долетели до Пекина. Почти без потерь. То есть кто-то из электората все же сломался и поменял билет, и это, наверное, отдельная история, с обменом билета, даже если его статус такой обмен позволяет, — но в эти детали я уже вникать не мог. Мы прибыли в Пекин около четырех часов дня по местному времени вместо семи сорока пяти утра. В Пекине было пасмурно, но не душно.