Российский научный фонд: опыт использования

При первичном обращении к любому фонду, дающему деньги на науку, возникает корневой вопрос: для кого существует данный фонд?

До недавнего времени в России было два научных фонда, которые более или менее поддерживали различные научные инициативы: Российский гуманитарный научный фонд (РГНФ) и Российский фонд фундаментальных исследований (РФФИ). И специализация у этих фондов давно сложилась: первый, как понятно из названия, поддерживает преимущественно исследования в области наук гуманитарных, второй — наук естественных и точных, в связи с чем бюджет второго традиционно существенно больше первого. Я как человек исключительно гуманитарный всегда имел дело с РГНФ. То есть из двух возможных альтернатив для меня существовал именно РГНФ. И ответ на вопрос «для кого» тут очевиден.

Но вот, почти одновременно с так называемой реформой Академии наук, в нашу Государственную думу президентом был внесен законопроект о создании еще одного фонда — а именно Российского научного фонда (РНФ). Это осталось почти незамеченным: еще бы, научная общественность справедливо кипела по поводу реформы и методов ее проведения. Было не до мелочей.

А РНФ между тем спокойно формировался, обрастал финансированием и обретал форму. И — обрел. Кажется. Десятого февраля 2014-го года РНФ объявил первый из пяти предполагаемых конкурсов: конкурс на финансирование проектов отдельных научных групп.

Как человек любопытный, а к тому же имеющий, что сказать людям в научном смысле, я тут же на сайт фонда устремился. Имея в виду в первую очередь именно вопрос, обозначенный в начале этого текста: для кого РНФ? Может, для таких — как я? Ибо из материалов пресс-конференции, данной директором РНФ Александром Хлуновым, следовало прекрасное, светлое и местами небывалое: поддерживаются все научные направления, то есть нет деления на сферы как между РГНФ и РФФИ, финансирование в пределах пяти миллионов рублей в год на срок в три, а при необходимости и в пять лет; это «не бюджетное учреждение, а именно фонд», «нам нет необходимости сосредотачиваться на отслеживании расходования средств, как это предписано законом для бюджетного учреждения. Для нас главное — не мониторинг процесса, а мониторинг полученного научного результата». И даже: «если получатель гранта не добьется результата, он не будет наказан», потому что «отрицательный результат в науке имеет право на существование, в таком случае экспертное сообщество вправе высказать рекомендацию — полученные деньги не отнимать, но финансирование не продолжать». Ну прелесть же! Работай, ученый, а мы тебе мешать не будем, наоборот — условия создадим.

А у меня, признаться, давно уже зрел масштабный проект по китайскому обществу и культуре эпохи Тан (618—907), но не было никакой возможности его реализовать: оставшиеся еще специалисты-китаеведы могли бы включиться в подобную работу, в результате которой появился на свет толстый как кирпич двухтомник, всесторонне охватывающий бытие танской цивилизации, но где взять финансирование для такого предприятия? Ведь нужно при этом на что-то жить. А тут вот — РНФ, пять миллионов в год для научных групп. То, что, буквально, необходимо. И волокиты бюрократической директор не обещает, и каждую копейку, не по той статье пошедшую, отслеживать не собирается, и в командировки можно ездить без ограничений… Работай и радуйся. Только заявку правильно оформи.

Вот. Тут-то и началось интересное.

Самое простое в оформлении заявки для такого, как я, оказалось — собрать научную группу. Хвала Будде, пока это оказалось возможным: нашлось три (считая меня) человека достаточной квалификации, все доктора наук, чтобы совместными усилиями за три года такую тему поднять до состояния монографии. Нам, китаеведам-древникам это особенно важно: ученики у нас крайне редки — я имею в виду настоящих учеников, которые реально хотели бы вкалывать на фронте изучения старой китайской культуры, продолжать дело учителя; уровень университетского образования падает на глазах; и единственная для нас возможность оставить что-то после себя для тех редких потомков, которые пожелают заняться старым Китаем, — книги. Чем больше за отпущенное нам время мы успеем качественных книг написать и издать — тем больше шанс, что знания наши не канут втуне, а все же получат шанс быть когда-то востребованы. Потому что мы — вымирающий вид. Нет, я не жалуюсь, я просто констатирую неизбежный, хотя и горький факт.

Короче говоря, побеседовав с коллегами, я понял, что группа у нас есть. Появилось даже оглавление будущей итоговой монографии, стало более или менее ясно, кто какие разделы сможет написать, а для каких разделов в будущем придется привлекать еще специалистов (при условии, конечно, что они согласятся поработать над не совсем своей тематикой). И я приступил к оформлению заявки. И стал писать красивое, убедительное обоснование. И написал его. И пошел дальше по необходимым к заполнению пунктам. И столкнулся с непреодолимыми трудностями.

Оказалось, что обязательным условием для участия в конкурсе является наличие в научной группе кандидата наук до тридцати пяти лет (включительно) и двух очных аспирантов или двух студентов такого же качества. И, понятное дело, все они должны работать по одной тематике. Без наличия указанного кандидата и аспирантов (студентов) проект к конкурсу в принципе на допускается. А у нас их — нет. Вымирает классическое китаеведение. За время существования обозначенного президентом Медведевым молодого государства «новая Россия» властями было сделано все для того, чтобы их не было. Ну студентов, положим, еще как-то найти можно, благо ими можно заменить аспирантов, но вот кандидат наук… молодой… изучающий танское время… да еще с публикациями в изданиях, индексируемых в «Web of Science»… Остальные участники проекта, кстати, тоже должны соответствующие публикации иметь. Ну вот на этом, собственно, все и закончилось. Я имею в виду — оформление нашей заявки. Подозреваю, не только нашей: достаточно посмотреть на часто задаваемые вопросы о составе научной группы, которые РНФ публикует на соответствующей странице своего сайта.

Так для кого же Российский научный фонд? Я не очень сведущ относительно положения дел в иных направлениях гуманитарного знания, но отчего-то мне кажется, что в многих из них в настоящее время картина вполне сходная с нашей. Предполагаю, что в точных и естественных науках существуют лаборатории, в которых найдутся все необходимые для подачи заявки компоненты — индексы цитирования (западные), кандидаты наук до тридцати пяти, аспиранты и студенты. И такие научные группы смогут подать заявки на конкурс РНФ. Но также очевидно мне уже сейчас, что значительный процент заявок будет из разряда «подогнано» — то есть всеми правдами и неправдами в проект будут «подогнаны» молодой кандидат наук и искомые аспиранты / студенты, а поскольку отчет по проекту до сих пор не сформулирован в очевидной форме (кроме публикации статей в рейтинговых журналах, и принимая во внимание заявление Хлунова о том, что проект может и не получиться, и тогда деньги назад требовать не будут), можно с большой долей вероятности предположить также, что «подогнанные» проекты будут изначально направлены не на достижение научных целей (ибо показатели тоже будут «подогнаны» в рамках требований), а на получение тех самых пяти миллионов в год. Конечно, не исключено, что в конкурсе победят действительно существенные для науки проекты, отвечающие требованиям РНФ, но и тех, кто выполнит исключительно красивое построение, закончащееся в итоге пшиком («ну не смогла я, не смогла!»), тоже будет предостаточно. А деньги — уйдут. Семьсот проектов только в этом году для научных групп. По пять миллионов каждый.

Но во всем этом есть и еще одна интересная сторона. Как известно, президент Путин велел переводить науку на гранты. Что это значит и как будет реализовываться — кажется, не понимает пока никто. Но если Российский научный фонд — один из инструментов данного замысла, то в недалеком будущем нашу академическую среду ждет примерно то, что столь подробно (и с местной спецификой, разумеется) описано в статье Розалинд Гилл «Прервать молчание. Скрытые травмы неолиберальной академии». Это весьма поучительное чтение — во что в итоге перевода академической науки на гранты превратилась эта самая наука в Британии.

«Не понимай меня превратно, я действительно рад иметь эту работу, но после очередного краткосрочного контракта мне придется начать искать новый заработок, практически, прямо сейчас».

«Я доводил себя, пытаясь закончить эту статью, потому что если не опубликую ее в хорошем журнале, они не включат меня в отчет об исследованиях, а не попав туда, я могу навсегда забыть о повышении, и останутся считанные дни до моего конца. Чисто преподавательский контракт, без исследований — вот что я получу! Чувствую, будто лезу в гору, цепляясь ногтями».

«Однако же наибольшее давление люди чувствуют именно в связи с научной работой: именно здесь наша «ценность» проверяется жёстче всего, а контроль наиболее тщателен. Ведь дело не только в том, публикуешься ли ты, но и в том, что именно публикуешь, где, как часто тебя цитируют, какой импакт-фактор журнала, отвечаешь ли ты критериям «исследовательского совершенства» (Research Excellence Framework)».

И так далее…

Это, простите, мы хотим видеть и у себя? На это направлена деятельность Российского научного фонда — на создание временных научных коллективов, которые по завершении проекта могут отправляться искать другую работу (или возвращаться на голый оклад в своем институте, что в наших условиях часто почти одно и то же)? Есть области знания, например гуманитарного, в которых все требуемые РНФ факторы для подачи заявки просто нет физической возможности объединить — и эти области науки фонд, поддерживая на словах, на деле просто и изящно отсекает, не давая им возможности реализоваться. А что, если эти области знания просто вымрут безо всякой надежды на продолжение? В этом в том числе смысл перевода науки на гранты?

А ведь могли бы быть написаны книги, фундаментальные научные труды. Могли быть опубликованы и остаться после нас.

Но нет. Во времена оны РГНФ был просто замечательным подспорьем для ученого, желающего издать достойную книжку: одно из направлений работы РГНФ было сосредоточено именно на издательской программе. Однако же год или полтора тому назад РГНФ ужесточил (зачем-то) условия работы по издательским грантам: теперь на них могут претендовать только те, кого РГНФ поддерживал ранее, в рамках исследовательского проекта. Иными словами — если вы хотите подать на издательский конкурс книгу, но до этого дела с РГНФ не имели, ныне путь вам в издательскую программу закрыт. А Российский научный фонд это и вовсе не интересует: важнее статьи в высокорейтинговых периодических научных изданиях. Да о чем говорить, когда один из ответов на вопрос на сайте РНФ звучит так: «Кандидат наук, имеющий более высокорейтинговые публикации, будет оценен выше доктора наук, таких публикаций не имеющего».

Так для кого Российский научный фонд?

P. S. Это, конечно, мелочь, однако же стоит обратить внимание и на то важное обстоятельство, что финансирование РНФ осуществляет ровно так же, как РГНФ и РФФИ, — через институты, то есть через бюджетные учреждения со всеми вытекающими отсюда последствиями, и это практически сводит к нулю провозглашенные А. Хлуновым на пресс-конференции якобы свободы и преимущества того, что РНФ — «именно фонд». Поступая на счет бюджетной организации, грантовые деньги для начала теряют в объеме до пятнадцати процентов от суммы, поскольку именно столько организация, через которую осуществляется финансирование, вправе задержать в свою пользу для финансово-экономичесткого сопровождения проекта. Причем — если речь идет о десяти процентах, то от организации даже не требуется предоставлять РНФ какие-либо обоснования своих полумиллионых расходов (если мы ведем речь о гранте в пять миллионов). Далее организация при выплатах денежных сумм в качестве вознаграждения участникам проекта производит неумолимые, согласно действующему законодательству, начисления на заработную плату, также осуществляющиеся за счет гранта, а потом начисляет и подоходный налог (поскольку, в отличие от РГНФ и РФФИ гранты Российского научного фонда пока от такого налога не освобождены). Сумму денежных потерь от всех этих «свобод» каждый может прикинуть в уме самостоятельно, но временами все эти вычеты из благотворительных пожертвований, направленных на развитие науки, просто ошеломляют. Я бы мог понять, к примеру, если бы РНФ перечислял деньги непосредственно руководителям проектов, а те уже сами решали, как и на что их тратить, в соответствии с утвержденной РНФ заявкой, разумеется. (Кстати, РГНФ уже пошел на такой смелый эксперимент — гранты для физических лиц, но такие гранты дают всего на один год, про сумму умолчим, и — опять же пресловутым молодым ученым.) И в итоге получается, что финансирование РНФ ничем, кроме суммы гранта и подоходного налога, для грантодержателей отличаться на будет. И вот возникает вполне, мне кажется, естественный вопрос: а зачем было городить этот, простите, огород с новым фондом, когда есть и много лет уже существуют РГНФ и РФФИ? Не проще, лучше и понятнее было бы усовершенствовать законодательно работу этих двух фондов, расширить их возможности и полномочия, а все те миллиарды, которые получил нынче РНФ, влить в РГНФ и РФФИ? А то ведь для РНФ мало что заявку в точности с заполненной на сайте нужно распечатать, так еще и прошить печатный экземпляр заявки и печатью института заверить эту «прошивку». В РГНФ и РФФИ до такого пока не додумались.