Предисловие
(бета-версия перевода и примечаний)
Я, недостойный, сопровождая покойного батюшку, исколесил вослед [его] служебным назначениям и север и юг, а в год гуй-вэй девиза правления Чун-нин [мы] прибыли в столицу. Гадание указало [нам] поселиться в южной части проулка к западу от моста Цзиньлянцяо в западной части города. Прошло время и [я] стал взрослым.
В те поры августейшая колесница, как говорится, уже многие дни наслаждалась всеобъемлющим покоем, [в столице] царило многолюдье и изобилие, малые дети предавались играми и забавами, а убеленные сединами старцы не ведали о звоне оружия. Времена года шли друг за другом и каждый дарил свое очарование, — начиная с лунной ночи праздника фонарей и до той поры, когда снег не сменял цветы: день просьбы предзнаменования и день восхождения на горы, пора прогулок по [озеру Цзиньмин]чи, когда лишь поднимешь взор, а [перед тобою] встают дворцовые терема и расписные палаты, изукрашенные двери и жемчужные пологи, и резные повозки заполняют столичные улицы, и драгоценные скакуны состязаются в резвости на императорской дороге, и блеск золота и изумруда слепит взор, а по ветру несутся ароматы одеяний знатных дам… Новые напевы и веселый смех, [что звучали] в домах среди ив на улицах в цветах, пение флейт и переборы струн в чайных заведениях и винных лавках — со всех сторон тогда двору наперебой летели доклады, как одна [сопредельные] страны слали послов, и все что есть меж четырех морей диковинки продавали на столичных рынках, а любые яства Поднебесной готовили в ее харчевнях. Яркие цветы наводнили улицы, несть числа было весенним прогулкам, отовсюду звучала музыка и почти в каждом доме пировали ночи напролет! Удивительные диковины поражали глаз, а роскошь заставляла замереть в удивлении, и коли можно было созерцать благородный лик Сына Неба, то лишь на первое новолуние или на сезонных жертвоприношениях в предместье, а еще не единожды являли лик принцессы и драгоценные наложницы императорского рода, и если что и строилось и укреплялось — так это палаты управления, а если что и отливали из бронзы — так это жертвенные треножники. Если и видели певичек, то возвращающимися из присутственных мест властей предержащих или с дворцовых пиров, а среди перемен числились [исключительно] новые славные имена выдержавших экзамены, и люди военные получали чины [единственно] за таланты…
И я, недостойный, несколько десятилетий наслаждался в свое удовольствие бессчетным привольем, не зная пресыщения, но однажды разгорелся огонь войны и в год, следующий за годом бин-у девиза правления Цзин-кан, [я] оставил столицу, перебравшись сюда, на юг, бежал в чужие края, [ища спасения] за Рекой, стал одинок и несчастен, а годы мои уж склонились к закату. Лишь подумаю об ушедшем, о прелести, что была ранее, о том спокойствии и красоте — и охватывает глубокая тоска…
Однажды собрались мои родные, мы заговорили о былом, сетуя на то, как нынешняя жизнь переменилась к худшему, и я, недостойный, опасаясь, что все уйдет безвозвратно, а те, кто знал правду о прошлом, о нем забудут, — что было бы воистину печально! — стал записывать воспоминания, составляя [из них] книгу в надежде, что, открывшему ее удастся постичь величие прежних времен.
В древности был человек, путешествовавший во сне по стране Хуасюй, и радость его была безгранична, а теперь я, недостойный, путешествую по воспоминаниям, оглядываясь назад в печали, — чем не пробуждение ото сна [после посещения] Хуасюй? [Книгу] эту назвал — «Записи прекрасных снов». Однако же в море столичного многообразия были такие места, где [я] так и не побывал ни разу, и [сведения] об этом я взял у других, ничего не оставив без внимания. А встречаясь с бывшими земляками, умудренными возрастом и добродетелями, [я] дополнял свое сочинение в самых мелочах.
Язык этих записей вульгарен, груб и не чета отточенному слогу — ведь [я] хотел лишь, чтобы все от начала и до конца стало общеизвестно, а читатель проявит благосклонность в виду подробности [моих записей].
Предисловие написал в последний день года дин-мао девиза правления Шао-син Мэн Юань-лао, Затворник Ю-лань.
Примечания. Год гуй-вэй девиза правления Чун-нин — 1103.
Гадание указало… — Как известно, в старом Китае любые важные решения в жизни обычно принимались после консультации с геомантом, который, сопоставляя множество факторов (в том числе даты рождения обратившихся к нему), и определял благоприятные сроки для того или иного начинания (например, свадьбы, похорон), благоприятную местность для будущего жилища или захоронения, и т. п.
Мост Цзиньлянцяо — через р. Бяньхэ, одну из рек, протекавших через Кайфэн; был расположен в западной части столицы, во Внешнем городе, недалеко от внешней городской стены. Название этого моста фигурирует как в нескольких дошедших до нас сунских городских повестей хуабэнь, так и в романе «Шуй ху чжуань» (水滸傳 «Речные заводи»).
Августейшая колесница — здесь иносказательно имеется в виду место пребывания императора, то есть все та же столица, г. Кайфэн; речь идет о времени относительного мира и процветания сунской империи до 1126 г., то есть до бегства императорского двора на юг страны. Собственно, весь последующий текст этого абзаца и составляет описание Мэн Юань-лао примет безмятежной и мирной жизни императорской столицы: когда население ее не знало военных столкновений, спокойной чередой шли сезонные праздники, сопровождающиеся роскошными гуляниями, торговля процветала, государственные обряды шли вековечным чередом, укреплялся аппарат управления страной и «веселые кварталы», где обитали певички, содержались в строгом порядке, металл шел на изготовление ритуальных сосудов, а не на оружие, и военные чиновники получали назначения не за ратные подвиги, а за таланты, и если в этой безмятежности и происходили какие-то перемены, то связаны они были только с новыми громкими именами очередных талантливых ученых, которые узнал мир благодаря их победам на государственных экзаменах. Конечно, в реальности все обстояло не столь благостно, однако же мы в данном случае имеем дело с воспоминаниями человека, утерявшего прошлую жизнь, которой он был доволен и восхищался, и спустя годы, разумеется, идеализирует.
Праздник фонарей — он же шанъюань, он же юаньсяо, отмечался в пятнадцатый день первой луны по лунному календарю. Праздник фонарей появился сравнительно поздно и, по мнению некоторых исследователей, носит следы влияния буддизма (см.: Крюков М. В., Малявин В. В., Софронов М. В. Китайский этнос на пороге средних веков. С. 199). Непременными атрибутами праздника были масляные фонари, а также пышные народные гуляния, первоначально властями осуждавшиеся: «В последнее время в городах собираются толпы народа, гром барабанов оглушает небо, свет факелов ослепляет землю, люди носят маски зверей, мужчины наряжаются в женское платье, певички, шуты и актеры кривляются на все лады, потешают омерзительными выходками, смешат непристойной одеждой… Соперничая в щегольстве, люди проматывают все свои сбережения, разоряются дотла. Все семьи и дети, знатные и подлые, смешиваются вместе, монахи и миряне не различаются» (там же). С VI в. праздник стал государственным, наибольшего расцвета достиг в танское и сунское время: во время праздника при династии Сун, в частности, было разрешено ночное хождение по улицам в течение пяти дней, что в иные дни строжайше возбранялось. Каждая семья считала своим долгом обзавестись фонарем редкой, причудливой формы; во время праздника юаньсяо ночи напролет горели тысячи разнообразных фонарей. О том, как этот праздник описывает Мэн Юань-лао в Кайфэне, см. соответствующий раздел ниже.
День просьбы предзнаменования — то есть праздник «двойной семерки», отмечающийся в седьмой день седьмой луны. В начале правления династии Сун отмечался не в седьмой, а в шестой день — такой порядок был унаследован от предыдущего времени; в 978 г. императорским указом для праздника был определен седьмой день, что и закрепилось впоследствии. Восходит к легенде о двух разлученных Млечным Путем влюбленных, небесных Ткачихе и Пастухе, которым дозволялось проводить вместе лишь один день в году. Данный праздник во многом воплощал женские мечты о счастье, оттого и многие связанные с ним обычаи относились в первую очередь к женщинам: например, женщины, облачившись в новое платье, устраивали ночью гадания — цицяо 乞巧, «просили предзнаменования», надеясь на хорошие приметы, предвещающие счастливое будущее. Подробнее см. ниже в соответствующем разделе.
День восхождения на горы — один из обычаев, связанных с праздником «двойной девятки» (чунцзю, чунъян) отмечавшимся в девятый день девятой луны. В это время было принято любоваться осенними хризантемами, а также подниматься на возвышенности и совершать восхождения на горы, где любоваться природой и пить вино с лепестками хризантем, что, по поверью, должно было отвести напасти и продлить жизнь. Подробнее см. ниже в соответствующем разделе.
Озеро Цзиньминчи — располагалось в западном предместье Кайфэна, за городской стеной, по сути — место отдыха августейшей семьи. Вокруг озера был устроен парк с множеством строений и живописных уголков, а площадь самого озера была вполне достаточной для судоходства, чем двор и пользовался, устраивая не только увеселительные прогулки на воде, но и разыгрывая на Цзиньминчи целые «потешные» баталии. В 2000 г. китайское правительство начало полномасштабные работы по реконструкции озера и окружающего его парка.
Дома среди ив на улицах в цветах — иносказательно о «веселом» квартале Пинканли, месте средоточия увеселительных заведений, где обитали певички.
Первое новолуние — уже упоминавшийся выше праздник фонарей.
Год, следующий… — 1127.
Река — то есть р. Янцзыцзян.
Страна Хуасюй — отсылка к истории из «Ле-цзы» 列子 о стране всеобщего благоденствия, увиденной мифическим императором Хуан-ди во сне: «…Ему привиделось, что он попал в страну Хуасюй . Страна эта лежала на запад от области Яньчжоу и на север от области Тайчжоу, а в скольких миллионах ли от Срединного царства — неведомо. До нее нельзя добраться ни на лодке, ни на телеге, ни пешком. Странствовать там можно лишь в мыслях. В этой стране нет ни начальников, ни старших и все устраивается само собой. В людях нет ни жадности, ни похоти, и каждый живет сам по себе. Люди там не радуются жизни и не боятся смерти, и поэтому никто не умирает прежде срока. Они не знают, что такое ставить себя выше других, и поэтому им неведомы любовь и ненависть. Они не знают, что такое угождать или вредить другим, соглашаться с другими или идти наперекор чужой воле, поэтому они не ведают ни выгод, ни убытков. В мире нет ничего, что вызывало бы в них недовольство или сожаление, ничего, что страшило бы их или заставляло завидовать. Они ходят по воде — и не тонут, ступают по огню — и не горят. Ударишь их — и на них не появятся раны. Ущипнешь их — и на их коже не останется следа. Они ходят по воздуху, как по суше, спят в пустоте, точно в постели. Облака и туманы не мешают им смотреть, раскаты грома не мешают слушать, красота и уродство не смущают их сердца, горы и ущелья не утомляют их ноги, ибо они странствуют всюду душой» (пер. В. В. Малявина в кн.: Чжуан-цзы. Ле-цзы. С. 298—299)
Год дин-мао девиза правления Шао-син — 1147.