Записки лаовая-неоромантика
также обязательно см. фотоальбом, где гораздо больше фотографий
Нижеследующие заметки суть обрывочные впечатления от предпринятого МАЭ РАН экспедиционного исследования материковых китайских мусульман в некоторых компактных местах их проживания. Мы посетили достаточно удаленные друг от друга территории — от города-героя Кашгара, что на западе Синьцзяна, и до Сюньхуа (Цинхай), административного центра одноименного уезда саларской автономии, расположенного ближе к границе провинции Ганьсу; за двенадцать дней было предпринято семь авиаперелетов и преодолено более полутора тысяч километров наземными средствами.
Это ни в коем мере не этнографический отчет, а скорее — записки стороннего наблюдателя, достаточно пестрые, неполные и дилетантские, ориентированные, главным образом, на обстоятельства, которые привлекли по разным причинам мое внимание и, смею надеяться, будут полезны тем, кто вдруг окажется в местах, где мы побывали.
Спасибо за снисходительность.
Про визы
Говорят, ужесточение китайского визового режима потеряет свою актуальность в середине нынешнего октября. Еще есть слухи, что это безобразие продлится чуть не до 2011 года. Так или иначе, но, отправляясь за китайской визой за месяц до Олимпиады и после, путешественник сталкивался с гораздо большим числом проблем, нежели это было раньше. Так, в апреле сего года я, готовясь отъехать в город-герой Пекин, обнаружил весьма робкие нововведения: оказалось, что в консульстве существует (и неплохо себя чувствует) новая двусторонняя анкета, к которой нужно прилепить непременно цветную фотографию. Питерское консульство всегда отличалось известной мягкостью и либеральностью, как, впрочем, думаю, и прочие консульства в иных местах нашей необъятной родины: визу оформляли на основании практически любого приглашения (так, в свое время я получил визу, предъявив стандартную карточку приглашения на кантонскую ярмарку, закончившуюся ровно за день моего визита в консульство), поскольку главное было — получить полторы тысячи визовой пошлины и как можно более невозбранно позволить лаоваю въехать в Китай — ведь он, лаовай, будет там, в Китае, тратить свои деньги, а это, согласитесь, очень правильно. Так что когда я явился со старой анкетой и черно-белой фотографией, меня ласково попросили анкету переписать (возьмите вон у той девушки), а цветную фотографию разрешили принести, когда буду получать визу. Что я и проделал. Но вот теперь… то есть, я имею в виду начало сентября 2008 года, теперь потребовалась куча всего: приглашение не абы какое, но по весьма определенной форме и от организации, аккредитованной или при МИДе КНР или при их Торгово-промышленной палате (да не ксерокс или факс, а подлинник), бронь авиабилетов и отелей в КНР, а также ксерокопию первой странички общегражданского паспорта и той странички, где прописка. Само собой, такое интересное положение вещей не осталось обойденным вниманием китайских предпринимателей, которые тут же смекнули, что бронь отелей — дело перспективное, моментально подняв плату за эту несомненно важную услугу. То есть в конечном итоге оказывалось, что без предоплаченной гостиницы визу китайскую просто не получить, а даже самое красивое приглашение, если оно не облачено в строго регламентированную табличную форму, — совершенно не проходит. Мы, хвала Будде, оказались лаоваи опытные и с мозгами, так что визами овладели с первого захода. А то были разные случаи.
Краснознаменная этнографическая экспедиция им. Е. А. Резвана
[больше фотографий]
Авиация
Как всегда, она летает.
Все наши перелеты были выполнены на самолетах Южнокитайских авиалиний. Ничего плохого — кроме хорошего — про Южнокитайские авиалинии не могу сказать. Милые люди. Летают исключительно на «боингах», во время взлета-посадки запчасти по проходу не прыгают. Не опаздывают, развлекают… Например, по пути из Урумчи в Кашгар нам был продемонстрирован закольцованный набор рекламных и агитационных роликов, самым выразительным из которых мы признали сюжет про пожарный гидрант, который нерадивые жители завалили всяким дерьмом, но доблестные пожарные сноровисто отрыли, и гидрант всех спас. Мораль: береги гидрант смолоду. Пригодится — воды напиться. И все бы хорошо, и все бы славно — коли бы не двадцать раз подряд.
Ну и еще за все семь перелетов я лишь один раз сумел полноценно пристегнуться к креслу, а все остальные рейсы проделал непристегнутым по причине короткого ремня безопасности. Узнав об этом вопиющем факте, китайская стюардесса сказала: ой, ой, нужно вам удлинитель ремня принести. Больше я ее не видел. Ни с удлинителем, ни без. Но… может, оно и к лучшему.
Гораздо хуже другое: службы безопасности китайских аэропортов. Это интересные организации со своими глубокими традициями и непредсказуемым колоритом. Часто их действия не поддаются логическому осмыслению. Так, из Урумчи в Кашгар мы долетели с минимальными потерями: из багажа были всего лишь извлечены навсегда сувенирные уйгурские ножи, которые прикупил Ю. К. Чистов. Оказывается, в Кашгар, в эпицентр, можно сказать, производства таких ножей, возить их нельзя ни в каком виде. Зато можно — огромный швейцарский нож, который лежал неподалеку в том же чемодане. А вот обратно, из Кашгара в Урумчи, уже нельзя вывозить жидкости. Ну ладно, бутылки с водой или полезным для организма холодным чаем, следующие в кармашке рюкзака или прямо в кармане — это понятно, вдруг жидкая бомба. Но ведь изымают вообще любые жидкости, даже в следующем отдельно от пассажира багаже. У нас изъяли все запасы виски, коньяка и, простите, водки, в том числе и в нераспечатанных еще пакетах из московского дьюти-фри. Резонные замечания о том, что эти замечательные напитки уже совершили с нами рейс из Урумчи в Кашгар и никто им не препятствовал, никакого действия не возымели. Пришлось подарить напитки местному кашгарскому шоферу, чему он был, несомненно, рад. Само собой, получить сколь-либо внятный ответ, почему в Кашгар нельзя ввозить ножи, которые там производят, и чем опасен летящий в чемодане из Кашгара коньяк, — нам не удалось. Такова действительность, с которой остается лишь смириться.
Зато первого октября, в день нашего вылета из Урумчи на родину и по совместительству в день рождения КНР, какая-либо служба безопасности на входе в урумчийский аэропорт вовсе отсутствовала. Если в обычные дни пассажиров унижали по полной программе — то есть при входе, где просвечивали и обыскивали, при регистрации багажа, к которому вечно возникали вопросы типа «а это что у нас там такое черненькое белеется?», и при проходе в зал ожидания, где также просвечивали и обыскивали, выставив на специальную круглую тумбу и живо интересуясь брючными ремнями, а кое с кого и снимая красивые американские ботинки, — то день рождения КНР ознаменовался всего лишь мелким шмоном у зала ожидания. Стало даже немного обидно.
Другой интересной особенностью лично для меня стала сверка в Кашгаре багажных бирок на следующих отдельно чемоданах с приклеенными к билетам корешками от этих бирок. Я отчего-то думал, что такие превентивные меры против хищения чужой собственности свойственны исключительно нашей великой стране, где любой человек при малейшей должности просто обязан взять все от жизни, что должность позволяет. Оказалось — отнюдь нет, на внутренних китайских авиарейсах картина аналогичная. Меня подобное положение вещей всегда удивляло: отчего в таком случае эта же проверка не осуществляется на рейсах международных? Или международный пассажир по дефолту существо кристально честное, к воровству физически и морально не способное, но стоит этому же пассажиру пересесть на внутренний рейс, как его тонкая психика, опять же по дефолту, не выдерживает перемен и вконец распоясавшийся пассажир начинает безудержно тырить чужой багаж и тележками вывозить награбленное прямиком к ждущим у выхода подельникам и барыгам?
Да, еще из полезного. Если кто, планируя улететь из Урумчи, решит вдруг обменять излишне большой остаток юаней обратно на доллары и евро, то в аэропорту такой фокус у вас не пройдет. И вовсе не потому, что вы не сохранили справку об обмене наличной валюты на юани. А по гораздо более прозаической причине: в зале отправления отделение какого-либо банка попросту отсутствует (равно как и спиртные напитки в местном дьюти-фри). Если не иметь этого в виду, то вы получите хороший шанс все неистраченные юани вывезти на родину и долгими зимними вечерами любоваться на изображения Председателя Мао, улыбающегося вечности легкой улыбкой победителя.
Про интернет и телефон
Тут тоже открылись определенные проблемы. В Синьцзяне со связью как-то странно, если не сказать, что местами напряженно. Интернет-кафе конечно присутствуют, даже в Кашгаре, в мега-готеле «Цинивакэ биньгуань», интернет бьет ключом в бизнес-центре (надо бы поставить это слово в кавычки, ну да Будда с ним), а в номерах так и вообще — специальный приборчик, к которому выдают шнурок, утыкаемым в попу ноутбуку, и стоит это удовольствие двадцать юаней в сутки. Одно обидно: не работает. Никак. В ответ на жалобу в номер явилась строгая китайская тетка и обследовала провода. Убедилась, что на приборчике горят далеко не все огоньки, какие положены. С удивлением уставилась в русскую «винду» и порадовала меня тем, что она этого не понимает. Ушла с обещанием пригласить настоящего специалиста, хотя я всеми силами пытался объяснить ей, что дело явно не на моей стороне, а на стороне гостиничного сервера, и пусть специалист идет именно туда. Рекомый специалист довольно быстро обнаружился внизу — весь такой прекрасный, что с одного взгляда на его умудренное жизнью и ветрами коричневое лицо становилось ясно: этот уж починит так починит! Что угодно буквально починит. Хоть сеялку, хоть интернет, причем весь. Голыми руками. Хорошо, что в тот момент нам надо было уходить из гостиницы, а потом редкий специалист как-то сам собой рассосался. Так мы до конца визита в город-герой Кашгар в бизнес-центр и лазали.
Теперь немного про телефон. Уже довольно давно, что называется with a little help of my friends, я обзавелся китайской симкой. Куплена она была в городе-герое Пекине, в широко известном магазине «У бабушки», которым теперь бабушка сам, кажется, не рулит, но дело не в этом. Симка служила мне верой и правдой несколько лет и, несмотря на предупреждения людей, более сведущих в вопросе китайских симок, чем я, не была заблокирована в мое отсутствие в Поднебесной, а все продолжала радовать бесперебойной работой. Согласитесь, это очень удобно — иметь более или менее постоянный китайский номер. Все согласились? Тогда дальше. С апреля сего года, который я частично провел в Пекине в поисках книг и вообще знаний, у меня на счету оставалось порядка шестидесяти юаней, так что, отправляясь в Синьцзян, я был более или менее спокоен: на первое время деньги есть, а там пополню счет. Все как обычно. Фигушки! Карты, с которых можно пополнить счет пекинского номера, в Урумчи явным образом не продаются. Местные же карты деньги на пекинский счет внести не позволяют. А мы-то буквально обрадовались, когда синьцзянские академические ученые привели нас в ларек, в котором продавались симки за сто юаней — и все сто юаней идут тебе на счет! Мы-то ликовали! Ну хотелось лаоваям обзавестись дешевой местной связью да к тому домой, в Россию, звонить, что с китайской симки гораздо дешевле. Бывает. Во-первых, выяснилось, что более или менее навороченный российский телефон китайскую симку не воспринимает, а иногда даже пытается из-за нее сойти с ума. Во-вторых, оказалось, что обладателям уйгурских симок звонить с них за границу крайне воспрещено. В третьих… Что же в третьих? Ах да, когда я попросил своего пекинского приятеля купить там телефонную карточку и продиктовать мне ее код и прочие прибамбасы, обнаружилось, что и таким способом в Синьцзяне пополнить пекинский телефонный счет нельзя: не проходит. Надо выехать за пределы Синьцзяна — и вот тогда… Возможно, есть какие-то иные пути разрешения проблемы пополнения пекинского телефонного счета в Уйгуристане — и кому-то они ведомы; я же пишу это все в качестве предостережения к неискушенным путешествующим, дабы они не попали в такую же дурацкую ситуацию и от звонков с неведомых уйгурских номеров не вздрагивали их несчастные китайские приятели.
Урумчи
Это была наша основная база, с которой мы десантировались в интересующие нас пункты и куда, удовлетворенно покряхтывая, возвращались с очередной этнографической добычей.
Дорога из аэропорта в город-герой Урумчи в этот раз произвела на меня самое гнетущее впечатление: неясное утро, хмурь, такие-то промышленные глыбы за окнами… Последний раз я бывал тут аж в 1994 году (да к тому же зимой, в набитом «челоноками» 86-м «ИЛе») и тогда Урумчи и его окрестности показались мне сродни очень неухоженному Купчино. Теперь, когда прошло время, я надеялся увидеть что-то этакое… гм… более современное, что ли, но была, увы, лишь унылая тряская трасса, окруженная невыразительными и грязными строениями. Самое печальное, что трасса эта продолжалась минут тридцать, все больше и больше погружая в уныние: ну и задница. Потом выяснилось, что в центре города вполне даже ничего, цивилизованно, МакДональдс, высотные здания и вообще. Но дорога из аэропорта все же неприятная. Или это я просто отравлен Пекином?.. А гостиница оказалась в тридцать этажей, пожившая и — без каких-либо внятных намеков на интернет, хоть платный, хоть бесплатный. Нет, я определенно отравлен Пекином.
О современном Урумчи такому как я, да к тому видевшему город набегами, больше из окна автобуса, писать в общем и целом нечего, потому что явился он мне безликим городом-новостроем, с той разницей, что раньше это было Купчино, а теперь в центре все цветет и сверкает. Говорят, нынче Урумчи с пригородами входит в число самых населенных китайских городов: чуть ли не пятнадцать миллионов тут так или иначе проживает. Но все равно: ничего интересного. Я имею в виду — для любителей древностей, например, или чего-то подобного. Потому что все остальное, включая гашиш, в Урумчи есть в избытке. То есть, возможно, любители современной китайской городской цивилизации и найдут здесь интересные для себя моменты. Но не я. Увы.
Конечно — некоторым приветом из позавчерашнего дня стали для меня уйгуры с толстыми пачками юаней в руках: местные менялы. В Пекине такого теперь уже не увидишь, а вот в Урумчи черный рынок обмена валюты на юани в полный рост процветает, да. Было в этом что-то очень ностальгическое.
Кашгар
Первым существенным пунктом нашей программы был Кашгар. В древности это был один из важных пунктов на Великом шелковом пути, плодородный оазис, которым попеременно владели юэчжи, тюрки, уйгуры, монголы; Китай (ханьский и танский) не раз ставил местных правителей в вассальную зависимость — в 138 г. до н. э. сюда впервые вторглись китайские войска, они же в 747 г. отвоевали Кашгар и окрестности у тибетцев; был здесь и Марко Поло. Пройдя через смутные века, многочисленные войны и восстания, и в 1758 г. вернувшись под владычество Китая, Кашгар еще долгое время проявлял довольно буйный и свободолюбивый нрав, особенно при Якуб-беке, утвердившем тут свою власть в 1862 г., пока наконец в 1937 г. не было (с помощью советских войск) подавлено последнее обширное восстание — в 1943 г. Кашгар окончательно и, кажется, бесповоротно стал частью коммунистического Китая. По-китайски город зовется «Каши», в чем некоторые усматривают амбиции центральной пекинской власти («знаешь, как они наш Кашгар называют?!»); однако же при более внимательном рассмотрении города становится очевидно, что это — ныне действительно скорее Каши, нежели Кашгар. Вполне современный, по китайским меркам небольшой (каких-то шестьсот с хвостиком тысяч человек населения), город с широкими улицами, высотными домами и громадной центральной площадью, на которой высится здоровый каменный Мао Цзэ-дун (второй, кстати, по величине в современной КНР, стоит увидеть). Названия центральных улиц вполне символичны: Народная и Освобождения, первая идет через Кашгар с востока на запад, вторая — с севера на юг. Соседство на вывесках иероглифических надписей и дублирующих их уйгурских, выполненных арабицей, производит сильное впечатление и не раз заставляет усомниться: а Китай ли это? Таки да: Китай.
Погода в сентябре благостная, если не сказать жаркая. В городе есть здоровый парк с озером, позиционирующийся как знатное место отдыха, начиная еще с аэропорта. Есть и гостиницы, среди которых «Lonely Planet» в числе «лучших-наилучших» называет трехзвездочный мега-отель «Цинивакэ», где мы жили. (Не буду спорить, однако же желающих тут остановиться настоятельно адресую к вышесказанным предупреждениям насчет якобы интернета, а также прочей телефонии: имейте в виду.)
Понимающему человеку есть что посмотреть в Кашгаре. В первую голову это — рынки. Нет, вовсе не на предмет купить вещей, хотя и это вполне возможно, ибо Кашгар известный центр, например, ковроткачества, но — для того, чтобы окунуться в живую стихию торговой народной жизни, посмотреть, как она устроена и вообще. Кашгарские рынки вовсе не даром пользуются такой популярностью у туристов: тут можно увидеть интереснейшие картинки, занимательнейших персонажей, потрясающие изделия местных народных промыслов. Далее следует посетить мечеть Ид Ках, крупнейшую в Китае (время ее основания относится к VIII в., а капитальная реконструкция — к 1442 г.) и прилегающие к мечети улочки, наполненные разнообразными лавками, торгующими буквально всем: от медных чайников, которые делают в задней комнате, и до гончарных псевдораритетов, часть которых запросто может оказаться подлинниками. Не надо, однако, думать, что благостность географического положения города и вытекающие отсюда многочисленные туристы не произвели неизбежную коррекцию сознания местных торговцев: люди они серьезные и вовсе не склонны продавать покрытые засохшим историческим говном ветхие седла или траченные временем страницы уйгурских списков Корана за копейки. Хотя на переговоры охотно идут, поскольку продать лаоваям «настоящие-пренастоящие» раритеты все же хочется; но и бегать следом с криками «ну купи, купи!» тоже, как правило, не станут. Уйгуры.
Мазар Апак-ходжи
[больше фотографий]
Далее в Кашгаре есть несколько мазаров — мазар Апак-ходжи, построенный в 1640 г. и содержащий как многочисленные захоронения представителей этого рода, в том числе Сян-фэй, наложницы цинского императора Цян-луна, так и покосившееся, но все еще держащееся здание старого медресе; место это весьма почитаемое и крайне намоленное; или, например, мазар уйгурского поэта и философа Йусуфа Хас-ходжи, конец жизни проведшего в Кашгаре и только за 1069-1070 г. написавшего тут 13 920 поэтических строк. Он умер в 1085 г., а в 1957 г. его могила была объявлена национальным уйгурским достоянием со всеми вытекающими из такого решения последствиями: нынешний мазар Юсуфа — отчаянный, хотя и красивый новодел.
Мазар Йусуфа Хас-хаджи
[больше фотографий]
А откушавши плова, лагмана, шашлыка и попраздновав удивительно дешевыми фруктами с местного рынка (дыня по пять юаней за штуку, кило винограда — три, и это мы еще не торговались), умиротворенный лаовай, желающий все же как следует прикоснуться к уйгурской старине, идет в так называемый старый город. Это такие куски воспоминаний об исторической застройке Кашгара, когда город был окружен девятиметровой глинобитной стеной и лаоваи по его узким улицам шлялись не так часто. Ну разве Марко Поло прошмыгнет в поисках несторианских церквей. И опять тихо.
Теперь, однако, дела обстоят по-другому: лаоваи то и дело шныряют — хотя застройка старого города осталась по-прежнему средневеково хаотичной и тут по-прежнему живут люди (более десяти тысяч). Во-первых, за вход в старый город уверенно берут деньги, а во-вторых, на билете написано уже не «Каши», а — «Кашигээр», сиречь Кашгар, без дураков. И даже если принять во внимание явную туристичность и, местами, не бог весть какую аутентичность, составить отчетливое представление о старом Кашгаре в местном старом городе вполне можно. (Здесь, в Синьцзяне, многие вещи кратны цифре «три» — трешку стоит бутылка обычного пива, столько же стоит бутылка минеральной воды или, скажем, зеленого чая, вход в любую из ныне известных частей старого города стоит тридцать юаней, равно как и вход в прочие исторические места вроде мазаров). Мы побывали на территории двух таких «старых городов», и в последнем нас зачем-то снабдили англоязычным гидом, юношей трудолюбивым и громогласным, который прилагался к билетам бесплатно, то есть даром. Гид оказался что надо: он не только подробно разъяснял нам, куда мы собственно попали и как вокруг нас все дышит преданиями старины глубокой (из чего было понятно примерно каждое пятое «английское» слово), но также ежесекундно проявлял о нас заботу — ибо на узких кривых улицах, где к тому же активно живут и даже ездят на мопедах люди, нужно быть бдительным; моменты такой бдительности гид обозначал возгласами «Воч-ё-бехайнд!» вне зависимости от конкретного расположения угрожающего объекта и самого «бехайнда» — и был столь часто предупредителен, что через самое короткое время возглас этот в нашем сознании слился в диковинное слово «вочёбехайнд», в котором наш закаленный науками мозг без напряжения разглядел имя древнего уйгурского племенного вождя, не иначе как Вочёбехайнда Первого, а также боевой возглас передовых уйгурских дружин, клином прущих на передовые полки Александра Великого. Но если отвлечься от этих этнографических подробностей и глубоких научных открытий, то элементы старого города вполне милые, удивительно среднеазиатские, с маленькими площадями и вдруг возникающими некрупными мечетями, с жизнерадостными детьми, любящими, когда лаоваи их фотографируют, и невредным населением, смирившимся с тем, что на него пришли посмотреть за деньги.
Еще в Кашгаре, точнее в окрестностях, есть незабываемый аттракцион под названием «пустыня Такламакан». Вам когда-нибудь продавали билет в пустыню? Тогда вам сюда! Это величественное, полное скрытых приключений место, до которого нужно добираться пару часов на автобусе. Автобус подвозит вас к утопающим в зелени воротам в пустыню, вы платите тридцатник с носа плюс за автобус и все — теперь законно можете наслаждаться песками и прочими верблюдами. Пески, правда, не открываются так уж сразу — сначала автобус по-прежнему едет между зеленых насаждений, и тут, вдруг — пустыня. Барханы. Пустыня смотрится не так чтобы очень убедительно, особенно после дождя, под которым мы в данное конкретное утро преодолевали расстояние до нее — пустыня окультуренная, барханы выровненные, верблюды смирные, даже скучные, а цены твердые и незыблемые. Мы рвались в пустыню оттого, что в будущем фильме про Восточный Туркестан должны иметь место сцены прохода каравана по пескам, по Шелковому пути и все такое; не знаю, о чем мечтал руководитель нашей краснознаменной экспедиции, но в результате мы оказались в месте, по сервису и стоимости удивительно похожем на «старый город» в Кашгаре — то есть составить хоть какое-то впечатление о пустыне тут (при наличии воображения и воспоминаний о фильме «Белое солнце пустыни») получится, а еще за каких-то шестьдесят юаней можно лично проскакать на верблюде. Это отдельный аттракцион, которому предшествовал проезд по барханам на местном броневике, ревущем как целое стадо верблюдов, когда у них случается верблюжий гон, трясущемся как бойкий паралитик, и для вящей красоты имеющем на борту красочно размалеванный макет ракеты класса «земля-воздух». Все это хозяйство ездит по пустыне тоже не бесплатно, а за неизбежные шестьдесят юаней. Пассажиров пристегивают и делают это не зря: броневик столь непредсказуем, что вылететь за борт не представляет никакой сложности.
Насладившись броневиком, мы наконец приступили к верблюдам. Не могу сказать, что эти животные хоть когда-то будили во мне дружеские чувства — скорее напротив, в детстве я был готов общаться, например, с крысами или хомяками, но никак не с верблюдами, а уж о сладкой перспективе взобраться на это довольно высокое животное и помчаться в солнечную даль — даже и мечтать не мог. Однако же пришлось. Буду честен: я изо всех сил пытался найти общий язык с моим верблюдом, я хотел его к себе расположить. Я незамедлительно вступил с верблюдом в диалог — при этом он, мокрый после недавнего дождика и вонючий по своей природной строптивости, молчал как партизан, ни на один вопрос не отвечая. Но активно прислушивался. Словом, пока мы доехали до того места, где предстояло снимать караван в песках, верблюд мог похвастаться тем, что он про меня теперь знает довольно много; я же в ответ располагал все теми же первоначальными данными: верблюд мокрый и вонючий, а еще — он любит жрать на ходу всякую зеленую дрянь, для чего опасно нагибается. Вот, собственно, и все. Правда — позднее я был вознагражден за мои усилия: обратно меня посадили на другого верблюда, конечно не такого удобного и вонючего, как первый, но тоже очень красивого. На пятой минуте выдвижения в составе построения типа «караван» я услышал доносящиеся из-за спины подозрительные звуки: там кто-то или чихал, или кого-то тошнило, или… даже и не знаю, что еще предположить. И только я собрался оглянуться и выяснить, что сосед сзади мне готовит, как обнаружил слева от себя еще одного двугорбого друга: нагло нарушив строй, он стремился двигаться параллельно со мной, производя притом сопение, кряхтение, пердение и тому подобное пускание слюней и глядя на меня с немым укором. Как следует приглядевшись, я его узнал: именно у него я спрашивал, как его зовут, именно его я призывал не жрать всякую дрянь на ходу, потому что лаовай свалиться может. И вот теперь этот, казалось бы, бездушный зверь настиг меня, недоумевая, отчего столь зла судьба, что разлучила нас. Ну — верблюда я успокоил как мог, не без того, но лихо перепрыгнуть на него даже и не подумал. Чему верблюд очень огорчился. Я так думаю.
Общий вывод из истории про пустыню: если вы хотите пустыни настоящей, неокультуренной, неигрушечной — садитесь на джип и дуйте в эту самую пустыню самостоятельно, диким, так сказать, образом. Это, с одной стороны, совершенно бесплатно, то есть ворот в пустыню там точно не будет; с другой же — на ваш собственный страх и риск, потому что кто его знает, что там, в пустыне. Пустыня же!
Местная научная общественность
Я уже говорил, что мы прибыли в Китай не просто на верблюдах покататься, но — как краснознаменная экспедиция МАЭ РАН. То есть как вполне даже сотрудники Академии. В связи с чем нам был оказан прием. Даже приемы.
Надо ли говорить, как китайцы умеют оказывать приемы? Это особая песня, намертво связанная с темой китайской кухни и спиртосодержащих жидкостей, — ее надобно раскрывать отдельно, а здесь ей места, увы, нет, поэтому я исхожу из того, что вы хотя бы в общих чертах представляете себе, как умеют оказывать прием китайцы. Если совсем не представляете, то поверьте мне на слово: они это очень умеют. Очень. Когда захотят. Тем более, если приперлась цельная экспедиция-делегация, связанная договором о нерушимом сотрудничестве с пекинским Институтом этнологии и антропологии Академии общественных наук КНР.
В Синьцзянском педагогическом университете
[больше фотографий]
Нет, ничего сверхъестественного с нами не происходило, просто, когда мы вернулись из Кашгара в Урумчи, нас ждала хорошо подготовленная встреча с местной научной общественностью, конкретно — с Синьцзянским педагогическим университетом. Я далек от правильного понимания организации высшего образования в КНР, однако же, по моим наблюдениям, в каждом уважающем себя китайском городе непременно есть или собственный педагогический университет, или же достойный филиал педагогического университета более высокой инстанции. Такой филиал есть даже в Турфане (см. ниже). Причем сам университет, организованный по принципу кампуса, объединяет в своем составе не только собственно учебные потоки, факультеты и кафедры, но еще и отдельные специализированные институты и научные центры. Так, в Синьцзянском педагогическом мы имели дело не только с университетом, но и с входящим в его состав Институтом национальностей, а также с Институтом археологии и прочими подразделениями, представителей которых собрался цельный конференц-зал. Повестка дня была выдержана в лучших традициях развитого, но не слишком фанатического социализма, и — проста: предлагалось обширно представиться, поговорить о научной работе, рассказать о целях экспедиции, а потом посетить Институт археологии, где имела закрытая место выставка различных сенсационных находок последнего времени. То есть начались дружественные речи, в которых с китайской стороны прозвучала оценка неимоверной важности марксистско-ленинской национальной теории для китайской этнографической науки, а также — многочисленные признания в крайнем расположении к науке российской и конкретно взятым ученым, с которыми уже вот как почти тридцать лет вынужденным образом разорваны все связи. Многие из присутствующих знали несколько слов по-русски, все как один утверждали, что нынешняя политика России на международной арене вызывает в Китае безусловное одобрение; они гордятся нашей страной, черт возьми. Нам подробно описали структуру Синьцзянского педуниверситета и заверили, что готовы к любому сотрудничеству, что просто ждут, когда такое сотрудничество начнется… Честно признаться, ничего такого я не ожидал — в Пекине наши инициативы, в том числе по проведению этой вот экспедиции, были восприняты вполне благожелательно, но без огонька. Вроде как — вам надо, ну и ладно, а мы поможем… чем сможем. Здесь же, в, так сказать, регионах, царила иная атмосфера, которая достигла апогея во время последовавшего за собранием званого ужина. Ужин прошел в теплой атмосфере практически братания, но самое для меня интересное было не это, а — место, где он проводился. А это оказалось отдельное университетское здание, назначенное для всяких иностранных дел. Не пара комнат иностранного деканата. Не университетская столовка типа «Яма» на филфаке СПбГУ, а — буквально иностранный дом, где цельный этаж был отдан под обеденные залы, по убранству не уступающие китайским ресторанам классом выше среднего. Я уже не говорю про то, как кормили…
Круче всего китайская сторона выступила в Цинхае, где Цинхайский педагогический университет расстарался настолько, что над центральным входом вывесил алый транспарант, на которым желтыми иероглифами значилось «Горячо приветствуем уважаемых ученых из Российской Академии наук!», а когда мы вошли в местный зал заседаний для проведения дружественной встречи, нас встретил гром аплодисментов, и мне даже стало стыдно за свою легкомысленную клетчатую рубашку, потому что напротив сидел проректор в дорогом европейском костюме. В Цинхае, конкретно в Синине, заседание почти переросло в небольшую научную конференцию — к моему ужасу, поскольку своего переводчика у них отчего-то не оказалось. Я мужественно мобилизовал давнишние резервы и попытался не ударить в грязь личиком, но усталость от перелетов и тотальный недосып сыграли свою роль, и пару раз личико я таки обмакнул. (Спасибо всем за снисходительность еще раз!) Мои терзания по поводу былых переводческих способностей сильно компенсировал роскошный дружеский ужин, проходивший в заведении экстра-класса и закончившийся совместным распеванием русских песен на китайском и русском языке, причем проректор университета оказался весьма голосистым. Заверения в любви к упомянутой выше марксистско-ленинской теории, к русским корифеям этнографии и лично к нам следовали одно за другим. Мы соответствовали как могли, хотя немного обалдели от новизны происходящего. Быть может, это всего лишь иллюзия, но мне показалось, что отношение местной научной общественности к России в Пекине и в китайских регионах несколько отличается, и в регионах оно, отношение это, гораздо теплее. По крайней мере, в тех местах, где мы побывали.
Также не могу сказать, что заметил, будто уйгурский язык или уйгурская культура в Синьцзяне как-то зажимаются или третируются, о чем существует расхожее мнение, главным образом, западных журналистов, которые спят и видят найти где-нибудь тотально угнетенный коммунистами народ. Так вот, Синьцзян — видимо, вовсе не этот случай. Нельзя сказать, что люди тут живут в роскоши, но и искомое «угнетение» в глаза отчего-то не бросается, уйгурский же язык и уйгурские обычаи присутствуют на каждом шагу. В университете преподавание идет на китайском и уйгурском. В центральном книжном магазине Кашгара («Синьхуа», конечно же) половина наличной литературы — на уйгурском. Наконец, наш водитель — уйгур — вовсе не умел читать по-китайски, а только по-уйгурски. Конечно, нескольких дней для глубинного понимания сути вещей явно маловато, однако же подавляющее большинство заметок в прессе и в сети пишется людьми, которые, как я понимаю, и того не видели и не слышали, но пользуются информацией как в старом анекдоте — «Карузо? так мне Вася напел». Да, это немного забавно, когда ты узнаешь, что в уйгурском городе Кашгаре есть «уйгурский район», но там же есть и «китайский». А вот вывески везде на двух языках висят, кругом только по-уйгурски разговаривают, а уж от уйгурских национальных ножей в глазах рябит. И в самолете в рамадан дают исключительно скоромную пищу, независимо от того, мусульманин ли ты вообще — тут уж скорее немусульман со страшной силой угнетают.
А вы говорите.
Турфан
Это недалеко от Урумчи, пара часов езды, около 150 километров. Еще один важный узел Великого шелкового пути. Must see, даже больше, чем Кашгар. Или, во всяком случае, не меньше. Мы совершили ошибку, отдав Турфану всего один день. Но кто же знал.
Тут есть много чего — помимо собственно Турфана, к настоящему времени вполне безликого и современного китайского города, славного в первую очередь своим виноградом, которого в его окрестностях (в Виноградной долине, например) производят до двухсот пятидесяти сортов. В Турфане живет немногим меньше трехсот тысяч человек, семьдесят процентов из которых уйгуры, город расположен в дивной естественной котловине (154 метра ниже уровня моря), благодаря чему климат тут отменный: мы выезжали из Урумчи, где было около 14 градусов тепла и хмуро, а приехали в тридцатиградусную жару под до боли в глазах ясным небом. Под стать климату и расстилающиеся кругом пейзажи: выжженные солнцем горы красного оттенка — одно из активных туристических мест так, кстати, и называется «Огненные горы», и там был замечен одинокий верблюд, скульптурные группы животных и людей, а также изысканные аттракционы вроде качелей, ничуть не умаляющие суровой прелести окружающего ландшафта.
Мы прибыли в очередную «лучшую-наилучшую» гостиницу «Турфан», что на Молодежной улице, принципиальное отличие которой от прочих состояло хотя бы в том, что у нее при входе было написано, что она — «лучшая-наилучшая». Холл в псевдомавританском стиле и со стойкой, за которой шустрый мальчик за все те же неизбежные тридцать юаней варит настоящий кофе, вполне приличные номера — и даже с розетками для подключения интернета (тотально не работает, зато есть бизнес-центр), а также заведение под названием «John’s Information Cafe», в котором рекомендует питаться «Lonely Planet». Этот совет, как и некоторые другие советы данного справочника, безусловно важен — в первую очередь, с точки зрения получения новых впечатлений. Потому что в этом кафе с комфортом и не портя себе настроение, можно, как я понял, лишь попить свежевыжатого сока или поесть винограда. Все остальное представляет собой ярко выраженную проблему, и что имели в виду составители «Lonely Planet», когда советовали своим читателям это место, остается загадкой. Дело здесь поставлено так. На свежем воздухе, в сени виноградных зарослей, установлены столы, за которые лаоваи садятся. К ним с меню на английском и китайском языке подходит местный человек и раздает всем бумажки, чтобы они сделали заказ — путем выписывания номеров приглянувшихся яств из меню (а там весь блюдаж строго пронумерован). Измученные загадками китайской кухни лаоваи вздыхают с облегчением и в предвкушении понятной еды чертят на бумажках номера — и вот тут-то их подстерегает засада, потому что хозяева кафе перехитрили сами себя. Получив заказы, китайский человек отходит к стойке и начинает сопоставлять написанные непривычным лаовайским почерком номера с китайскими названиями. Сами понимаете, что правильно угадать у него получается примерно в половине случаев, в результате чего, после определенного смятения на местной кухне, еда, в лучшем случае наполовину соответствующая заказу, с черепашьей скоростью начинает поступать на стол, а то и вовсе не начинает поступать безо всяких объяснений. Здесь можно просидеть два-три часа — и так и не дождаться еды. Только соку или пива попить. Отвратительно. Лаоваи такого не терпят.
Тем не менее поблизости от Турфана присутствует несколько мест, которые стоят лаовайского внимания. Это городища Гаочан и Цзяохэ (первое подальше, второе поближе) — живописные руины древних поселений (Цзяохэ танского времени, а Гаочан и вовсе около полутора тысяч лет истории насчитывает, пока не был разрушен), где до сих пор копаются и регулярно делают открытия местные археологи. Безусловный интерес представляют «Пещеры тысячи будд» в Безклике (Боцзыкэликэ), один из крупнейших буддийских памятников в Китае, восходящий к VI в.: здесь в отвесной скале вырублены ниши и целые пещеры и их стены покрыты буддийскими фресками, которые строжайше запрещено фотографировать, хотя это и так вряд ли возможно — в виду плохого внутреннего освещения, сохранности фресок, а также стеклянных экранов, неизвестно зачем перед фресками установленных и живопись разглядывать мешающих. Тут же были усмотрены верблюды и, после непродолжительного торга, отправлены в караванный поход — кругом по близлежащим пескам, и все это было снято на камеру. Надо отметить, что взаимопонимание с простыми местными жителями достигалось, как правило, не всегда легко и просто, и часто для правильной коммуникации выстраивалась целая цепочка: руководитель экспедиции Е. А. Резван, чьи пожелания должны были быть донесены до народа, ваш покорный слуга, китайский этнограф Юля Чжоу, а уж в конце — тот самый народ. То есть Резван растолковывал мне, я Юле, а она — народу, и потом информация шла обратно, причем даже Юля часто понимала народ через слово. А вы говорите — уйгурский язык зажимают.
Пещеры тысячи будд
[больше фотографий]
Есть еще в Турфане такие величественные сооружения как минарет Эмина (он же Сунгунта), сорокаметровое сооружение XVIII в., на которое можно забраться и обозреть сверху окрестности; могильники III—VIII в. в Астане и Кара-хэчжо — пещерные склепы со фресками на стенах, и в несколько можно спуститься (за деньги, разумеется); заповедник с прозаическим названием «Пустыня», где вам окажут пескотерапию, закопав по пояс в ближайший бархан, а также — Туйок (Туюйгоу). Это такое специальное место в часе езды от города Турфана, почитаемое местными мусульманами святыней, семь посещений которой считается за хадж. В общем и целом это обычное уйгурское село, расположенное в красивой горной долине, по которой протекает жиденькая, но бойкая речушка. Посреди села имеет место мечеть, эпицентр туземной религиозности. Туйок живописен и весьма народен — тут можно в тени тутовых деревьев отведать лапши с овощами, которую готовят прямо при вас (если, конечно, вас не смущает, как ее готовят и где берут воду), улицы, дома и люди здесь (не в пример «старому городу» Кашгара) вполне натуральные, не окультуренные, хотя за вход в Туйок берут — само собой! — деньги, а люди тут простые и в мечеть снимать нас не пустили. А неподалеку от этого села есть еще одно (я назвал его «Туйок-товарная») — и тут настолько колоритные развалины, а также еще функционирующие строения из необожженного глиняного кирпича, что не завернувший сюда лаовай пусть считает, что в Туйоке не был. Пусть такой лаовай всю жизнь ест в «John’s Information Cafe».
Туйок
[больше фотографий]
Синин
Синин — столица провинции Цинхай, четвертой по площади китайской провинции, одной из самых малонаселенных и бедных, но весьма многонациональных и потому состоящая сплошь из автономных национальных уездов и областей. Провинция Цинхай названием своим обязана крупнейшему на территории КНР соленому озеру Цинхайху, здесь берут начало реки Хуанхэ и Янцзы, тут неподалеку Тибетское нагорье, в которое упираются горные цепи Куньлуня, пересекающие провинцию с северо-запада на юго-восток, и если вас почему-то не пускают в Тибет (что странно, но предположим), то тибетцев вы в изобилии найдете в Цинхае, обретете здесь без особых трудов «маленький Тибет». А еще в Цинхае живут салары — такие специальные китайские мусульмане с интересной историей происхождения, у саларов тут автономный саларский уезд. Поэтому мы метнулись в Синин.
Что сказать про Синин? В путеводителе говорится, что этому городу более двух тысяч лет: известно, что в XI в. тут располагалась столица государственного образования тибетцев, но, говорят, с тех пор до наших дней практически ничего не сохранилось, только пара невнятных курганов. Досужий путешественник, проезжая по городу, видит сплошной новострой, современные здания — как и положено административному провинциальному центру с населением в миллион с лишним; только нет-нет да и мелькнут на задах изогнутые крыши очередного храмового комплекса. Тут весьма высокогорно — город расположен на высоте более двух тысяч метров над уровнем моря. Население непуганое, лаоваями неизбалованное, спокойное и ненавязчивое. Я даже вспомнил Пекин образца начала девяностых — очень похоже; за все время удалось увидеть много что три с половиной европейских лица. Быть может, оно и к лучшему, и пусть Синин как можно дольше остается такой вот китайской глубинкой, традиционной и в то же время современной.
Гостиница «Цзяньинь биньгуань», расположенная на основной городской магистрали, названной без затей Дацзе, то есть Большая улица, — откровенно порадовала. Во-первых, номер состоял из двух комнат и, хотя и непонятно, зачем мне столько, данное обстоятельство наполнило мое сердце симпатией к гостинице. Во-вторых, в отличие от Синьцзяна, в номере легко и свободно удалось подключить ноутбук к интернету. При этом никто не вставлял палок в колеса, всего лишь попросили залог в триста юаней, а уж брать залог за то или, например, это в Китае любят. Общение с интернетом за все время пребывания (четыре дня) обошлось в двадцатку, а весь роскошный номер в сутки стоил меньше четырехсот юаней, то есть сорока евро. Таков порядок цен в столице Цинхая, который здравомыслящему лаоваю приятен.
Цинхай — место теснейшего переплетения ислама и тибетского буддизма.
В Синине есть мечеть Дунгуань, основанная в 1379 г., крупнейшая в Цинхае и и одна из четырех крупнейших во всем северо-западном Китае. Значение ее для провинции и региона весьма велико: в 2005 г. на богослужение по случаю окончания рамадана тут собралось более трехсот тысяч мусульман, а ежедневно, согласно статистике, мечеть посещает около семи тысяч человек. Влились в это число и мы, за деньги, разумеется (и сразу стало видно, что мы уже не в Синьцзяне: билеты стоили по двадцать пять юаней, а не по тридцать). Мечеть большая и современная — в разное время ее бесчисленное количество раз перестраивали и расширяли, а уже при КНР такие работы приняли плановый характер, будучи вписаны в общегородской архитектурный ансамбль; здесь помимо прочего расположен мусульманский образовательный центр и Исламский институт, а в окрестных магазинчиках можно приобрести набор необходимых мусульманину вещей — от одежды и до книг. Кое-что приобрели и мы.
А в 28 километрах от Синина, на склоне горы Лянхуашань, расположен известный ламаистский монастырь Таэрсы (Кумбум), берущий начало от пагоды, возведенной в 1379 г. на месте рождения великого наставника Дзонхавы (1357—1419), основателя «гэлук-ба», самого большого течения в тибетском буддизме, характерной внешней чертой приверженцев которого являются головные уборы желтого цвета; сам же монастырь был построен в 1560 г. и люди сведущие усматривают в этом архитектурном ансамбле китайские, тибетские, непальские и индийские влияния. Им, несомненно, виднее. Нам же здесь просто понравилось: территория монастыря обширна, есть где походить, на что посмотреть и что поснимать. Да просто красиво — целый день провести можно запросто. Местные монахи просты и общительны, при этом весьма стойко охраняют от съемки свои святыни и вообще редкие вещи — дело тут обстоит примерно так же, как и в пекинском Юнхэгуне, где в ряде мест запрещена какая-либо съемка, что призван компенсировать мини-диск, выдающийся каждому посетителю вместе с билетом: на диске в отвратительном видеокачестве запечатлено все то, что фотографировать нельзя. Правда, билет в Таэрсы стоит подороже, чем в Юнхэгун, ибо ценят себя тибетские монахи наравне с пекинским Гугуном — в целых восемьдесят юаней. Штрих-код с билета автоматически считывается специальным устройством при входе в очередной зал или павильон; второй раз уже не войдешь, все продумано. Правда, в ряде мест стерегущие вход монахи куда-то удалились по своим монашеским делам — удалось войти невозбранно, билет не задействовав. Перед входом в монастырь раскинулся обширный рынок, торгующий всякими сувенирами — и кое-какие вещи тут стоят дороже, чем в Синине, однако же никто еще не запрещал лаоваям торговаться до потери пульса; а если вы серьезно заинтересуетесь сувенирами более дорогостоящими и имеющими хоть какую-то историческую ценность, то и этого тут навалом. Правда — просят дорого, а некоторые вещи украшены музейными номерами, то есть, выражаясь прямо, из музеев сперты, но когда вы, сторговавшись, начнете это все покупать — будьте готовы к тому, что предложение возрастет в геометрической прогрессии и всякие старые-престарые тибетские вещи хлынут из разных запасников нескончаемым потоком, а торговцы, мечтая продать их, станут преследовать вас до самого автобуса, да и там будут барабанить в окна всякими ваджрами, курительными трубками и шкатулками, а также и прочими несомненными раритетами.
А потом мы поехали к саларам.
Сюньхуа
Салары, тюркоязычный народ, появились в Китае в начале правления династии Мин (1368-1644) — переселились из Самарканда, спасаясь от нашествия монголов. Как гласит легенда, два брата-салара отправились на восток в поисках лучшей доли, захватив с собой белого верблюда, на которого навьючили бурдюк с водой, мешочек родной земли и список Корана. Двигаясь по Шелковому пути, они достигли местечка Сюньхуа в восточной части современного Цинхая, где и осели. От них-то якобы и пошли салары. Нынче в КНР их живет около ста с небольшим тысяч — главным образом, в Цинхае, Ганьсу и в Синьцзяне; говорят они по-саларски (кроме китайского, разумеется) и исповедуют ислам. В Цинхае у них есть свой автономный уезд — Сюньхуасянь. Именно тут производится 80 процентов мировых запасов белых мусульманских шапочек. Туда мы и отправились.
Весьма, весьма примечательна была дорога к саларам — сначала она пролегала по равнине, обрамленной горами, а потом автобус въехал в извилистое ущелье, по дну которого протекал невзрачный и хилый ручеек, и нам сказали, что это — Хуанхэ. Очень может быть: такая же мутная. А вот ущелье, в отличие от здешней Хуанхэ, потрясающе красиво — разноцветные горы, удивительной прелести склоны, кое-где обтянутые металлической сеткой, призванной предотвратить камнепады, и в паре мест бригады рабочих ликвидировали последствия этих самых камнепадов. Можно было съездить к саларам исключительно ради этого замечательного ущелья, а уж когда нам сообщили, что вон за теми горами — если их преодолеть — живут потрясающие люди, тибетцы по национальности, говорящие по-тибетски и при этом мусульмане, стало и вовсе интересно. Но время метнуться к тибетским мусульманам не позволяло, так что мы двинулись дальше.
В общем и целом салары живут незажиточно. Проще говоря, живут они бедно. Да, в Сюньхуа есть, конечно, всякие современные строения, но их мало, а мелькавшие за окнами автобуса деревушки говорили о том, что повседневная жизнь рядовых саларов далека от великолепия. И тесно связана с красным перцем, которым торгуют повсеместно — связками, кипами, тоннами.
Хуанхэ
[больше фотографий]
В Сюньхуа нас отвезли к местной святыне, к которой, надо отметить, наша краснознаменная экспедиция стремилась всем организмом, — к тому самому Корану, который братья-салары якобы вывезли из Самарканда в XIV в. Для хранения Корана там выстроен отдельный дом, так и называется: «Хранилище Корана» — именно здесь Коран, будучи несколько лет назад отвезен на реставрацию в Нанкин, и упокоился, вернувшись. (Вот тоже, кстати, весьма показательная вещь: после реставрации Коран не отправили в какой-нибудь столичный музей или тому подобное хранилище, как почти наверняка поступили бы у нас, а отдали обратно тем, кому он принадлежал и для кого представляет громадную ценность.) В доме Корана есть специальные люди — хранители, которые единственно и могут с тем Кораном взаимодействовать и кому-то его показывать. Для демонстрации существует специальная комната, посреди которой стол; на стол выкладывают деревянный ящик — драгоценная рукопись хранится в тридцати таких ящиках, — и специальный человек и нитяных перчатках бережно достает переложенные синим тетради, осторожно разворачивает, показывает… Снимать конечно запретили, хотя мы все равно подсняли.
Неподалеку от дома Корана — мазары, где похоронены легендарные братья-салары. Сказать, что их могилы пребывают в запустении — значит, ничего не сказать. С них, по-моему, не стирали грязь с того самого момента, как братья умерли. Бурьян цветет там пышным цветом. Однако же, уважая чужие традиции, я сделал вывод, что в этом, видимо, есть какой-то глубокий смысл, иноверцам не раскрывающийся.
Еще немного в стороне — огороженный забором запущенный комплекс с прудом в середине: на дне пруда якобы покоится тот самый белый верблюд, который, извергнув из себя воду, образовавшую пруд, безо всякого перерыва окаменел от усталости и, треснув, развалился на части. Вода мутная, говорят, целебная — верблюда или каких-то его элементов через нее не разглядеть. Кругом же кипит стройка: власти выделили значительные средства для приведения данного комплекса в божеский вид, что сейчас и происходит. Уже изваян из белого камня новый верблюд — он пока стоит у дальнего края пруда, но уж когда строительство закончится, будет водружен куда надо и тогда — ух! В смысле — воцарится красота и даже благолепие. От перспектив у нас немного закружилась голова.
Минарет
Потом нас от души повозили по разным местным мечетям, большим и маленьким. Вот это точно надо видеть: когда над кривой улочкой вдруг возникает китайская изогнутая крыша, а рядом в небо уходит стандартная пагода с полумесяцем на верхушке, сразу понимаешь, что это совсем даже мечеть с минаретом, а Ордусь — Ордусь явно где-то не за горами, хотя горы окружают эти славные места со всех сторон. Есть в этом что-то удивительное. В одной мечети было медресе — так преподавание идет на китайском языке, поскольку, как это не прискорбно, саларский язык, равно как и культура, медленно, но неотвратимо исчезают. И происходит это самым естественным образом, а не по злому умыслу центрального руководства. Хотя всюду бегает немыслимое для Китая количество разновозрастных саларских детей: малым народам в КНР партия и правительство заботливо разрешают размножаться невозбранно, не то что ханьцам, у которых с лишней рождаемостью по-прежнему строго: раз — и штраф.
Опять минарет
Сами же по себе салары — милые общительные люди, у которых есть даже свой знаменитый певец. Мы перехватили его (или он нас) перед самым отлетом в Пекин, куда певец должен был выдвинуться на предмет дать концерт — певец мало что спел, явив почти полное отсутствие голоса, на камеру три саларские народные песни, так был настолько любезен, что показал нам свой дом, живо напоминающий выставочную избушку на ВДНХ середины шестидесятых годов, а также продемонстрировал местное народное чудо — параболическое, сделанное из наклеенных на металлическую основу осколков, зеркало приличного размера, в точке фокуса которого на специальном постаменте покоился чайник. Всей доступной мимикой и жестами певец пояснил, что ежели правильно сориентировать зеркало к солнцу и не забыть налить в чайник воды, то указанная вода через некоторое время непременно закипит. Позднее мы видели подобные экономические кипятильники и в других местах. Устройства повсеместно снабжены колесиками, дабы можно было передвигать вслед за солнцем.
Резван беседует с саларами
[больше фотографий]
На обратом пути наш автобус вскипел. На очередном подъеме. Уже на значительном удалении от Сюньхуа. Как раз посреди живописного ущелья. И — начало вечереть. Водитель ушел в проблему с головой: он притащил воды из Хуанхэ, залил ее в радиатор и принялся разбираться, откуда именно течет. Это заняло время. Темнота сгущалась. Экспедиция сделалась нервная, поскольку иных средств выбраться из ущелья на ночь глядя у нас не было — только этот автобус. Некоторые наивные исследователи пытались махать руками проезжавшим мимо транспортным средствам. Напрасно: не остановился никто. И я их понимаю: еще бы, сумерки, горная узкая дорога, нависающие горы и — толпа лаоваев. Я бы вообще прибавил скорости со страху. И кстати, я иногда встречаю в интернете отчеты о проделанной дороге, написанные профессиональными автостопщиками, в том числе и по территории КНР, и как-то у них там все радужно выходит: мол, подвозят китайские люди охотно, бесплатно, как правило, весь Китай вот на попутках объехал… Не знаю, может, кого-то они и подвозят. Мимо нас даже полицейская машина проехала, не снижая скорости. И очень даже молодец наш шофер, в природную смекалку которого мы сначала не очень верили, — он с помощью офигенного болта и куска полиэтилена заткнул пробитый радиатор, затарахтел мотор, и автобус тронулся. За окнами стояла ночь.
Словом, уезд Сюньхуа относится к таким местам, которые лично я, если бы не эта оказия, никогда бы не посетил — и спасибо же краснознаменной экспедиции им. Е. А. Резвана за такую благостную возможность! Вообще всем спасибо.